— Это случилось в 1805 году, — начал мой старый знакомый. — Полк, в котором я служил офицером, стоял на квартирах в Моравии.

Нам было строго запрещено беспокоить и притеснять жителей; они и так смотрели на нас косо, хоть мы и считались союзниками.

У меня был денщик, бывший крепостной моей матери, Егор по имени. Человек он был честный и смиренный; я знал его с детства и обращался с ним как с другом.

Вот, однажды, в доме, где я жил, поднялись крики и вопли: у хозяйки украли двух кур, и она в этой краже обвиняла моего денщика. Он оправдывался, призывал меня в свидетели…

— Станет он красть, он, Егор Автоманов!

Я уверял хозяйку в честности Егора; но она ничего слушать не хотела.

Вдруг вдоль улицы раздался дружный конский топот: то сам главнокомандующий проезжал со своим штабом. Он ехал шагом, толстый, обрюзглый, с понурой головой и свислыми на грудь эполетами.

Хозяйка увидела его — и, бросившись наперерез его лошади, пала на колени — и вся растерзанная, простоволосая, начала громко жаловаться на моего денщика, указывая на него рукою.

— Господин генерал! — кричала она; — ваше сиятельство! Рассудите! Помогите! Спасите! Этот солдат меня ограбил!

Егор стоял на пороге дома, вытянувшись в струнку, с шапкой в руке, даже грудь выставил и ноги сдвинул как часовой, — и хоть бы слово! Смутил ли его весь этот остановившийся посреди улицы генералитет, окаменел ли он перед налетающей бедою — только стоит мой Егор да мигает глазами, а сам бел как глина!

Главнокомандующий бросил на него рассеянный и угрюмый взгляд, промычал сердито:
— Ну?..

Стоит Егор как истукан и зубы оскалил! Со стороны посмотреть: словно смеется человек.

Тогда главнокомандующий промолвил отрывисто:
— Повесить его!

Толкнул лошадь под бока и двинулся дальше — сперва опять-таки шагом, а потом шибкой рысью. Весь штаб помчался за ним; один только адъютант, повернувшись на седле, взглянул мельком на Егора.

Ослушаться было невозможно… Егора тотчас схватили — и повели на казнь.

Тут он совсем помертвел — и только раза два с трудом воскликнул:
— Батюшки! батюшки! — а потом вполголоса, — видит Бог — не я!.

Горько, горько заплакал он, прощаясь со мною. Я был в отчаянии.

— Егор! Егор! — кричал я, — как же ты это ничего не сказал генералу!

— Видит Бог, не я, — повторял, всхлипывая, бедняк.

Сама хозяйка ужаснулась. Она никак не ожидала такого страшного решения и в свою очередь разревелась!

Начала умолять всех и каждого о пощаде, что куры ее отыскались, что она сама готова все объяснить…

Разумеется, все это ни к чему не послужило. Военные, сударь, порядки! Дисциплина!

Хозяйка рыдала все громче и громче.

Егор, которого священник уже исповедал и причастил, обратился ко мне:
— Скажите ей, ваше благородие, чтобы она не убивалась… Ведь я ей простил.

Мой знакомый, повторив эти последние слова своего слуги, прошептал:
— Егорушка, голубчик, праведник! — и слезы закапали по его старым щекам.

Автор: И. С. Тургенев

Был ли Егор рожден свыше или нет — мы этого не знаем. Да и вообще — рождение свыше — тайна Божия. Об этом знает только Бог и тот, кто его пережил. Но из этого свидетельства писателя, русского классика, мы увидели, что Егор умел прощать, умирая безвинно.

Кто дал Егору такую благодать? Божие прощение. Его учителем был Христос.

К сожалению, бывает иначе. Христианин кичится своим познанием истины Божией, каждое воскресенье в церкви поет: «От греха я спасен…», а простить обидевшего его брата не способен.

Неспособность прощать ближнего порождает церковные неустройства и деления, создает духовные болезни, рождает «холодные войны». Если человек не может простить обиду — не верьте, что он христианин.

Вот почему Христос сказал: «Не всякий, говорящий Мне: «Господи, Господи!», войдет в Царство Небесное».

Сколько таких людей останется за дверями Его Царства, знает только Бог.