В мире есть реальность, в существовании которой мы не сомневаемся, так как мы этой реальностью владеем, мы её чувствуем и за проявлениями её наблюдаем каждую минуту. Реальность эта — наша душа.

Решится ли кто-нибудь из смертных требовать от нас доказательства существования души, когда никто из представителей подлинной науки никогда не сомневался в её существовании? Спор среди учёных возникал не о том, есть ли душа, а о том, что следует подразумевать под этим термином.

Даже французский философ Декарт, в систему познания которого было положено сомнение во всём, что до него считалось истинным, пришёл к выводу, что усомниться в существовании собственной души было бы равносильно самоотрицанию. «Как бы далеко ни простиралось моё сомнение, — рассуждал он, — я не могу сомневаться в собственном существовании, потому что само моё сомнение свидетельствует о том, что существует “некто” сомневающийся».

Но не только Декарт пришёл к признанию бытия души. К этому приходит неизбежно всякий мыслящий человек.

Великий физик Ампер учил, что существование человеческой души отвечает научному доказательству в той же мере, как и великие законы астрономии.

Эммануил Кант писал: «Признаюсь, что я очень склонен к утверждению существования в мире нематериальных существ и к сопричислению к ним моей собственной души».

Пирогов, фон Баэр, Кювье, Вирхов, Кеплер, Клод Бернар, геолог Дан, Ньютон, Фарадей, Либих, Тихо де Браге и другие были людьми, веровавшими в бессмертие души и открыто исповедовавшими свою веру в Бога.

Математик Коней, признавший существование души, говорит: «Я — христианин, я верю, что Иисус Христос — Бог, сошедший на землю; верую, как Паскаль, Коперник, Лейбниц и другие».

Мы указали на некоторых из тех, кто открыто заявлял о своих убеждениях и стремился сообразовать свою жизнь с исповедуемой верой, а сколько ещё других? Какое неисчислимое множество тех, кто прошёл путь земной жизни без Бога и только на смертном одре обратился к вере.

Английский философ Пристлей, отрицавший Бога, к концу жизни приступил к исследованию Евангелия и глубоко уверовал в его бессмертные истины. Перед смертью Пристлей благодарит Бога за жизнь, которая увенчалась познанием Христа, и уповает на христианскую кончину.

Генрих Гейне, всю жизнь томившийся в неверии, жестоко издевавшийся над всем святым, мог бы, пожалуй, представиться тем человеком, которого вопрос о душе и вечности никогда не беспокоил, ибо он как бы шутя проходил мимо подобных вопросов. Но в своём завещании Гейне говорит, что уже четыре года, как он отбросил всякую философию и умирает с верой в Бога, прося у Него прощения за легкомысленно прожитую молодость.

Из приведённых примеров мы видим, как ошибочна мысль, что человеческая душа всегда оказывается неразрешимой загадкой. Не менее ложно и утверждение материалистов, что в душе человека нет ничего загадочного. Как те, так и другие «отмахиваются от живых вопросов, как от пчёл. И из боязни, как бы не укусила пчела, они забывают о мёде». Но люди, честно искавшие разрешения насущных вопросов, нашли этот мёд. Их не смутила боязнь показаться отсталыми, недостаточно книжными, недостаточно похожими на тех, кто прославлен недальновидной толпой.

История философии — это нескончаемый спор между «спиритуалистами» и «материалистами», людьми, признающими духовное начало в человеке, и людьми, скептически относящимися к этому началу. Материалисты не признают души, главным образом, из «чудо-боязни». Они заявляют: «Если признать душу в человеке, значит, надо признать весь так называемый духовный мир, принять все чудеса и весь мир чудесного и тем самым идти как бы против науки, которая отвергает чудеса».

И действительно, как принять эту «область чудесного», как вместить её — безграничную — в нашем маленьком человеческом уме? Но даже Ренан, один из столпов воинствующего материализма, при всём желании отмахнуться от назойливого «мира чудес», всё же должен был сознаться в непостижимости чудес, нас окружающих. Он говорит: «Солнце есть чудо, потому что наука далеко не объясняет его; зарождение человека — чудо, потому что физиология молчит ещё об этом; наша совесть — чудо, потому что она составляет совершенную тайну; всякое животное есть чудо, ибо мы бессильны разрешить тайну его земного бытия».

«А всякий орган человека, взятый отдельно, сам по себе, не есть ли чудо? — спрашивает профессор Погодин. — Какая слепая сила могла “сочинить” человека, образовать его тело из миллионов клеточек, дать ему глаза с зрительным нервом, создать ухо, горло, язык со вкусом, нос с обонянием, осязание, мозг, дыхание, питание, кровообращение, сердце, печень, лёгкие, нервную и лимфатическую систему? А память, воображение, творчество, совесть, область идей, веры, иллюзий — разве всё это не чудо? Да, это чудеса, признанные наукой! Но разве эти тайны, этот “мир чудес” постигнуты наукой? Почему же признавать одно чудо и отвергать другое, если, в сущности, оба они покоятся на той же загадке? Какая тайна глубже и непостижимее тайны нашего человеческого бытия? Решимся ли мы отвергать наше бытие по той только причине, что мы не понимаем его смысла? Удивительно, как некоторые решаются верить и утверждать, что чудо перестало быть чудом только потому, что ему дали какое-то “научное” определение и разъяснение».

Премудрость, заложенная во всём строе вселенной, в явлении человека на землю, в устройстве его органов, в жизни каждого животного и растения, в мельчайшей капле моря и песчинке пустыни, так велика, что ум отказывается объять хотя бы один намёк той тайны. Ни один самый мудрый философ не может доказать, почему голубь со своим примитивным мозгом и крошечным сердцем, покружившись одну минуту в воздухе, безошибочно находит путь к дому за тысячи миль; почему аист на крыше горящей хаты жертвует собою, спасая своё потомство. Не являемся ли мы свидетелями чудесного акта, обвеянного дыханием вечности? И то веление инстинкта не подчинено ли чьей-то огромной и могучей воле, обращённой к душе каждого существа?

И вот именно то, что «непонятно», что является самым главным, важным, существенным, всё это пребывает в «области чудес», всё это ускользает от наблюдений и не поддаётся никакому анализу.

Никто, конечно, не знает, что такое жизнь, но люди науки склонны рассматривать жизнь как нечто решённое и объяснимое ими. Но вопрос о зарождении и сущности жизни остаётся по сей день неразрешённым. Его никоим образом нельзя истолковать только физико-химическими процессами, не признав во всём этом непостижимой нами сверхъестественной творческой силы.

Учение о так называемом произвольном зарождении и постепенном совершенствовании видов растений и животных произвело в своё время в науке потрясение основ, но вскоре лучшие представители науки убедились, что эта самая «эволюция» — один из бесчисленных видов «научного заблуждения». Учение это, как известно, базировалось на «инфузории» и «клеточке», на принципе уже данного в природе зародыша. Зародыш в учении Дарвина — нечто вроде «трёх китов», на которых стоит земля, как уверяли наши предки. И поэтому вопрос — откуда появился зародыш — столь же логичен, как и вопрос: на чём же стоят киты?

Вселенная — это неиссякаемый, торжественный праздник жизни. Жизнью одухотворена каждая пылинка и каждая капля. Жизнью насыщен самый воздух, который нас окружает и которым мы дышим. Но знаем ли мы, что такое жизнь? Как образовалась, создалась материя? Какой дух оживил её и превратил отдельные её клеточки в зародышевые?

Одно не подлежит никакому сомнению: сама «природа» бессильна породить жизнь, и когда жизнь прекращается, наступает неизбежное разрушение. По тайным законам вещества тело, лишённое души, лишается жизни, гниёт, распадается.

Иегер связывает происхождение жизни с электричеством. Но как электричество, эта мёртвая и слепая сила природы, могло бы осмысленно распределить атомы и молекулы в протоплазме? Электрическая сила должна была бы обладать тогда собственным разумом, чтобы превратить отдельные клеточки в зародышевые. Но над подобными вопросами материалисты стараются не задумываться. Они выводят разумное из неразумного, мыслящее из немыслящего, жизнь из мёртвой материи.

Вот что говорит по этому поводу профессор С. А. Франк: «Материализм, как философское учение, утверждает, что единственная “субстанция” или основа бытия есть материя, что всё подлинно сущее — материально и что, следовательно, всё “психическое”, душевное и духовное, по-настоящему вовсе не существует или существует только как производное проявление материальных вещей или процессов, как продукт материального мира или как иллюзорная, кажущаяся видимость того, что на самом деле материально».

Но это не соответствует фактам. Психическое по своему содержанию глубоко отлично от материального и не может быть тождественно ему. Чувства, мысли, настроения, представления, желания — всё, что составляет нашу душевную жизнь, так же мало похоже на материальные вещи или процессы, как звук на цвет или как круг на квадрат.

Наши наблюдения подтверждают зависимость психического от материального, а также и обратную зависимость телесных процессов от душевных.

«Допустим, — говорит профессор Франк, — что материя действенно производит психическое, рождает его из своих собственных недр, или, как это ещё иначе формулируется, что психическое есть только “свойство”, “функция” материального. Тогда материализм опровергает сам себя. Ибо что же это за “материя”, которая с самого начала одарена способностью рождать психическое? Или в которой в качестве одного из основных её свойств является “психическое”? Тут кончается уже всякая определённость понятий. Материя есть материя в подлинном смысле, только если мы отличаем её от психического и противопоставляем ему. Если же материя в своих основных свойствах содержит и психическое, то это уже не материя в обычном смысле этого слова, а нечто гораздо более глубокое и загадочное, объемлющее обе стороны бытия — материальную и психическую.

«Вы видите, — говорит Франк, — что материализм, сколько-нибудь точно выраженный, должен прийти к сознанию, что он вовсе не есть материализм. Если бы весь мир, всё бытие состояли сплошь из одних слепых сил, в мире не было бы ни нужды, ни подлинно нравственной борьбы. Животному существу, стоящему как бы на одном уровне с природным миром и насквозь состоящему из его сил, бессмысленно было бы проповедовать трезвость, ибо трезвость предполагает наличие некой духовной инстанции, предписавшей правило или закон духовной гигиены».

Проповедники материализма — не скептики, а скорее невежды. Они утверждают, что то, что мы называем проявлениями души, суть «продукты» нашего тела, что наши мысли и чувства — только функции мозга. Материалисты игнорируют тот факт, что если некоторые функции души и зависят от тела, то всё же духовные функции высшего порядка являются совершенно обособленными от тела и ни в коем случае не могут быть связаны физиологическими узами. То, что мы воспринимаем из окружающего нас внешнего мира, мы воспринимаем средствами наших непосредственных чувств, но более глубокие действия нашей души — память, разум, суждение, совесть, воображение — могут быть действиями только духовными. Передовые физиологи не допускают возможности возникновения нашего сознания из материальных функций мозга. Они единодушно признают, что сущность сознания для них совершенно темна.

Человек, этот венец земных созданий, царь природы, до сих пор ещё не познал самого себя. «Человек, — говорит Паскаль, — удивительнейшее в мире создание: он не может понять, что такое тело, ещё меньше может понять, что такое дух, и меньше всего — каким образом дух может находиться в соединении с телом; это для него кульминационный пункт трудности понимания, и всё же — именно в этом его сущность!»

Кант показал с изумительной очевидностью, что самая сущность души никогда не будет познана человеческим умом. У нас нет соответствующих органов познания, которые были бы способны охватить всю многообразную мощь и свойства нашей души. Мысль, чувство и воля не поддаются исследованию различными приборами и аппаратами. К ним можно применить только внутренний опыт, связанный с верой.

В ежедневном житейском обиходе мы пользуемся словом «душа» так часто и иногда с такой убеждённостью, что трудно было бы заподозрить нас в неискренности или не признать за нами серьёзных познаний о душе, подкреплённых личным опытом.

Вспомним хотя бы такие выражения, как «тайники души», «без души человек», «душа болит», «душа радуется», «отзывчивая душа», «тяжело, грустно на душе» и др. Кто найдёт во всей этой «душевной» терминологии что-либо непонятное, неприемлемое? Кто скажет, что всё это пустые слова, случайные фразы, без смысла и значения? Напротив, люди не возражают против существования души, верят в неё, но верят с некоторой осторожностью, серьёзно опасаясь, чтобы вопрос о душе, со всеми утверждениями и выводами, как-нибудь не скатился в область религии. Не в этом ли кроется причина, почему до нынешнего дня душа никогда ещё не являлась главным предметом изучения? Философы и учёные всех рангов и положений старались как бы обойти душу, отделываясь общими фразами из опасения, что, признав собственную свою душу, они должны будут признать и вытекающую из этого признания ответственность перед Создателем их души. Люди эти сравнительно мало интересовались собственной душой, не пытались проникнуть в её сущность, не следили за её развитием, не задумывались над её запросами, склонностями и побуждениями. Не странно ли, что вопрос, который должен был бы интересовать человека больше всего прочего, остаётся в каком-то преступном пренебрежении. «И вот приходят люди, — говорит блаженный Августин, — и дивятся высоким горам и широким морским приливам, шумным потокам и океану, течению небесных светил, но о самих себе забывают». Людям некогда думать о душе. «Человеческое несчастье состоит в том, — говорит Метерлинк, — что человек живёт вдали от своей души, стремится быть в стороне от духовной жизни». При таком безрассудном удалении человека от всего самого насущного надо ли удивляться, если он заявляет о своём неверии открыто? На вопрос: верите ли вы в бессмертие души? — человек, никогда не интересовавшийся душой, отвечает из боязни обнаружить своё невежество: «Что за вздор? Конечно, не верю!» И невежество звучит тогда «модно» и «научно».

Одно время скептики утверждали, что у человека «нет души», ссылаясь на существование в мире идиотов, юродивых, слабоумных. Но вскоре было установлено, что в подобных случаях мы имеем дело не с отсутствием души, а с повреждённостью мозга, через который душа проявляет себя. Это своего рода «фальшивый аккорд повреждённой арфы».

Напрасно люди пытаются разрешить загадку человеческой души своими силами и средствами. Напрасно люди подбирают ключи или действуют отмычками в духовных вопросах. Христос — истинный ключ, легко и просто открывающий все тайны невидимой духовной жизни. «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни». Этот свет Божий освещает и вопрос нашей души.

Священное Писание открывает нам, что человек состоит из духа, души и тела. Об этих трёх ипостасях человеческой сущности мы читаем в Послании апостола Павла к фессалоникийцам: «Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранятся без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа».

Душа всегда понимается как некая неразрывная совокупность всех наших чувствований, сокровищница нашего мышления, источник красоты, отображение Бога, принцип, объемлющий нашу сущность, наши свойства, способности и руководящий нашими поступками. Душа — скрытая в нас сила, очаг индивидуальности, местопребывание нашей совести. Душа — живая сущность, воздействующая на наше тело, верховный импульс нашей энергии, храм нашего «я» или «храм Божий, если Дух Божий живёт в нас».

Человек — обладатель бренного тела и бессмертной души. Душа дарует нам жизнь, она — верховный принцип жизни. Телом мы воспринимаем и познаём материальный мир, душой — душевный, духом — духовный. Душа является не только животворящим, но и организующим началом в человеке. Разлучённое с душою тело обращается в прах, теряет свою организацию, разлагается на свои первоначальные составные элементы. Как написано: «И возвратится прах в землю, чем он был, а дух возвратится к Богу, Который дал его».

По учению Христа душа — такая же реальность, как и тело. Душа покидает тело — и человек умирает, хотя умирает только телесно и притом временно, до дня всеобщего воскресения мёртвых. Смерть физическая подтверждает нам реальность того, что мы считали призрачным, и призрачность того, что считали реальным.

Христос не доказывает бессмертия души и загробной жизни, а открывает факты, доступные восприятию не чувствами и не разумом, а только верою. Притчей о богаче и Лазаре Христос раскрывает нашей душе тайны загробного мира, которые никогда не были бы способны возникнуть в человеческом воображении. В этой истории Христос как бы переносит нас за грань, отделяющую видимое от невидимого, и мы постигаем истину бессмертия. Земная жизнь богача не заканчивается пышными церемониями его погребения. В небесной книге нам открывается его трагическая развязка. Перед нашим взором — муки ада и вечное блаженство, закон возмездия и торжество божественной справедливости, воздающей «каждому по делам его».

Многие старались объяснить происхождение мысли о «бессмертии души» чувством страха, заблуждением и невежеством. Но надежда жить вечной жизнью всегда была и всегда будет высшим благом каждого человека на земле. В этой надежде черпали силу и вдохновение лучшие люди всех времён.

Авраам, принося в жертву своего единородного сына Исаака, «верил, что Бог силен и из мёртвых воскресить». Иов, разочарованный утешавшими его друзьями, утешается этой надеждой и восклицает: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его». Даниил с дерзновением пророчествует о жизни бессмертия: «Многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление».

Христос подтверждает все эти чаяния верующих людей, говоря: «Ибо Я сошёл с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца. Воля же пославшего Меня Отца есть та, чтобы из того, что Он Мне дал, ничего не погубить, но всё то воскресить в последний день. Воля пославшего Меня есть та, чтобы всякий, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день».

Опыт духовной жизни, покоящийся на духовном возрождении свыше, подтверждает истинность бессмертия. Мысль, что мы становимся бессмертными, только расставшись с земною жизнью, — ложная мысль. Мы всегда бессмертны, бессмертны по своей духовной сущности. Ещё при жизни на земле человеку предоставляется возможность жить той жизнью, какою ему придётся жить в вечности. Нераскаянный грешник живёт той жизнью, какой ему придётся жить в аду, верующий — той, какою он будет жить в небесах. «По плодам их узнаете их».

Душа человеческая одарена способностью страдать и наслаждаться. Душа способна наслаждаться Богом и нравственно страдать за свои искажённые чувства, худые слова и недобрые поступки.

Душа всегда решительно отказывается удовлетвориться одним земным, временным, тленным. В глубине каждой человеческой души обретается тяга к свету, добру, порядку, справедливости, любви, истине, ко всему хорошему, искреннему, возвышенному, прекрасному. Мы ценим в других людях их нравственные качества и добродетели, порицаем безнравственность и пороки. Наши низкие наклонности, аппетиты и желания встречают противодействие в нашем разуме, чувствах, совести. Чем объяснить этот внутренний антагонизм? Если мы только плотские существа, как и все другие животные, мы не знали бы этой борьбы. Мы позволили бы своему телу без сожалений и угрызений совести плыть по течению его животных стремлений. Но мы видим, что наша воля находится всегда в открытой войне с нашими инстинктами и порочными наклонностями. И войну эту объявляет наша бессмертная душа.

Безграничные запросы души требуют для своего удовлетворения и жизни безграничной, бесконечной, бессмертной. Широкая душа жаждет тех же возвышенных, благородных, абсолютных чувств, какими полна она сама.

Человек создан для счастья и всеми силами души к нему стремится. Но эта жажда счастья никогда не бывает удовлетворена в земной жизни. Как бы счастливо ни слагалась у человека жизнь, страданий в ней всегда больше, чем радостей. Мы созданы для блаженства, и жажда всепоглощающего, захватывающего счастья, жизни, полной смысла, немеркнущей красоты и совершенной правды томит нас неотступно. Лишь в духовных порывах, в мимолётном экстазе души мы приближаемся к этому счастью. Разве лучшими устремлениями нашего сердца мы не чувствуем, как чужды мы земле, как мало нас удовлетворяет временное и земное; как что-то совсем иное, неизведанное нами, но столь властно влекущее к себе, нужно нам для нашего счастья? Душа, как голубь, выпущенный из ковчега, не находит в сём мире твёрдой почвы, на которую могла бы опуститься. Только умирая, человек Божий вступает в область неизведанных радостей, вполне удовлетворяющих его душу. У некоторых христиан в час приближения смерти просветляется лицо и светится какой-то неземной радостью, и они высказывают иногда поразительные по глубине своей мысли. Не в том ли тайна этого просветления, что их душа, освобождённая от чувственных оков и приближающаяся к истинной вечной своей обители, зрит уже эту обитель и ликует?

Крайне узкое, безграмотное материалистическое представление о том, что со смертью тела «всё кончается», может удовлетворить только тех, кто решительно отказывается мыслить. О том, что «у Бога ничто не выбывает», что ничто в природе не погибает и что человек не может ни создать, ни окончательно уничтожить ни единого атома вещества, об этом знают даже школьники. И если «материи» отказано в гибели, то зачем предрекать гибель душе, животворящей тело? Напротив, современные передовые учёные утверждают, что самое ничтожное из живых существ, представляющих только зародыш жизни, поистине «бессмертно» и что в самом последнем продукте органической природы находятся элементы, не перестававшие жить с тех пор, как появилась жизнь. Если так устойчива и непрерывна жизнь материи, то что должно сказать о душе? Материя разлагается, распадается на свои составные элементы, дух же — предвечно сущая субстанция — не может разлагаться и претерпевать какое-либо упрощение. Душа не может быть уничтожена, разве только по воле Божией. «Дух Божий создал меня, и дыхание Вседержителя дало мне жизнь», — говорит муж Божий. Дух не умирает и не может умереть. «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне».

Многие, заблуждаясь, полагали, что когда прекращаются жизненные процессы в теле, тогда умирает и душа, животворящая тело, но это не так.

Душа Адама была создана после того, как было создано тело, и поэтому может жить и в теле, и вне тела. В смерти физической душа покидает тело и вечно живёт, хотя мы и не наблюдаем её проявлений.

«Я искромсал тысячи трупов, — заявил хирург проповеднику, — и не обнаружил ни в одном из них души, о которой вы проповедуете…» Проповедник вполне резонно ответил: «Вы совершили грубую ошибку, если искали живую душу в бездыханном трупе. Такие поиски всегда обречены на неуспех!»

Нам также известно, что клеточки нашего тела беспрестанно обновляются. Старые частицы удаляются из организма, а на их место в теле зарождаются новые, так что весь состав тела полностью меняется в известный срок времени. Но с переменой молекулярного состава личность человека остаётся тою же. Чем это объяснить? Если бы внутреннее наше «я», наша душа находилась в прямой зависимости от тела, тогда с обновлением тела она не могла бы оставаться неизменной, тогда и наша личность подверглась бы изменению вместе с изменениями в теле. Но в этой-то неизменяемости нашей души при неоднократном и полном обновлении всего организма в продолжение всей жизни и кроется одно из серьёзных доказательств бессмертия нашей души.

Если бы душа и тело были одно и то же, то как мог бы человек испытывать одновременно чувство физического удовольствия и душевного неудовольствия? Как мог бы оставаться здоровым самодеятельный ум при больном теле, и как при здоровом теле могла бы так страдать морально душа человека? Как понять тогда приговор врачей: «Эту болезнь мы лечить не можем, эта болезнь душевная…» Если у человека нет души, то откуда же у него душевные переживания, терзания души и душевные болезни?

Противоречит здравому смыслу и то представление, согласно которому человек, как разумное существо, обладающее стремлением к беспредельному самоусовершенствованию, являлся бы созданием, действующим и пользующимся разумной жизнью только в краткий срок своего земного бытия. «Зачем мозговые центры и извилины, — говорит один из чеховских героев, — зачем зрение, речь, самочувствие, гений, если всему этому суждено уйти в почву и в конце концов охладеть вместе с земной корой, а потом миллионы лет без смысла и без цели носиться с землёй вокруг солнца?» И действительно, при таком самоощущении жизненной бессмыслицы мы — жертвы неизбежной прострации и душевной катастрофы, а мир, в котором мы живём, — заколдованный круг, из которого нет выхода. Но достаточно внести в эту мрачную картину штрихи бессмертия, как всё преображается. Вслушайтесь в дивную гармонию слов Господних: «Бог распростёр север над пустотою, повесил землю ни на чём. Он заключает воды в облаках Своих, и облако не расседается под ними. Он поставил престол Свой, распростёр над ним облако Своё. Черту провёл над поверхностью воды, до границ света со тьмою… Силою Своею волнует море, и разумом Своим сражает его дерзость. От духа Его великолепие неба…» Или ещё: «Я, премудрость, обитаю с разумом и ищу рассудительного знания. Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони; от века я помазана, от начала, прежде бытия земли. Я родилась, когда ещё не существовали бездны, когда ещё не было источников, обильных водою. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, когда ещё Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. Когда Он уготовлял небеса, я была там…»

Отрицание бессмертия души и существования загробной жизни основано не на выводах разума, не на достижениях знания и открытиях науки, а на инертности ума отрицателей и на их полном духовном невежестве. Некоторые люди столь «умны в собственных очах», что боятся даже произнести слово «бессмертие», считая это слово «пережитком суеверия», словом, «несозвучным эпохе». Но великий учёный Стюарт Миль, отдавшийся кропотливым размышлениям о столь великом предмете, должен был признаться, что у науки нет ни одного положительного доказательства против бессмертия души.

Наш академик Павлов не дал, да и не мог дать союзу безбожников никакого «научного доказательства», которое подкрепило бы общераспространённое мнение, что со смертью тела «всё кончается». Современным проповедникам «безбожия» и «бездушия» приходится поэтому оперировать не научными фактами, а самыми обыкновенными и довольно-таки истасканными «агит-словами».

Что страшнее всего для разумного существа, как не полное уничтожение? Представление о нашем полном и бесследном уничтожении так сильно противоречит всей нашей натуре, что мы совершенно не способны объять это понятие со всеми его моральными последствиями. Если нет бессмертия, тогда нет никакой другой возможности объяснить эту тягу нашей души к беспредельному.

Если нет бессмертия, тогда устои нравственности лишаются своей незыблемой почвы и должны неизбежно рухнуть. Ибо подлинная жизнь всякого человека неразрывно связана с идеей бессмертия. Если бы не было бессмертия, тогда семейная и общественная моральная жизнь оказалась бы пустой утопией, безвыходным лабиринтом одних лишь несообразностей и противоречий.

Если бы не было бессмертия, тогда отсутствие совершенного порядка и справедливости в этом мире не убеждало бы нас в том, что жизнь разумного существа не кончается телесной его смертью, что, избежав суда людского, мы не уйдём от Божьего суда. Но душа бессмертна. Наша телесная смерть — только перемена одежды души. Умирая, мы снимаем только платье.

На вопрос: может ли живое существо, потеряв сознание, продолжать жить? Мы отвечаем: «Конечно, может». Уже в чередовании сна и бодрствования мы наблюдаем эту смену сознания забытьём и забытья сознанием. У нас нет и капли сознания в период утробной жизни нашей, а тем не менее мы живём. В юности, во время нашего созревания, наше вполне развившееся сознание тоже не приходит к нам сразу. Мы владеем полным сознанием только в годы нашей зрелости. Наконец, треть нашей земной жизни, отданная сну, протекает вне трезвого сознания.

И прав был Кант, сказавший: «Всё действительное — разумно, и всё разумное — действительно». Без «нематериальных» сил мир не мог бы возникнуть и не мог бы явить себя во всём его раскрытии.

Без души человек немыслим как высшее разумное существо в природе. И душа человека, как духовное начало, немыслима вне бессмертия.

«Разумеющий» неминуемо придёт именно к этому выводу, «а кто не разумеет — пусть не разумеет!»

Графика: rolffimages / stock.adobe.com