Несколько лет я работал на фабрике с одним украинцем-западником, который своим настойчивым поиском правды Божией был очень близок мне по духу.

Во время обеденного перерыва он часто подсаживался к моему столу и начинал разговор всегда одинаково:
— Матушка родная, люблю я свою Украину! Во сне снится.

Темные брови его опускались, грустные глаза заметно темнели и, склонив голову чуть-чуть набок, он задумчиво смотрел в окно. Шевеля тонкими губами, тихо говорил:
— Поехал бы сегодня домой, если бы там не было колхозов.

— Зачем же сразу ехать в колхоз? Можно ведь и в городе жить.

— Город — это совсем не то, о чём я скучаю. Город — он и тут есть город…

Однажды во время разговора он неожиданно спросил меня:
— Вот ты многим людям отвечаешь на вопросы. Так вот скажи мне, где в Библии написано: «Скажи неправду во спасение»?

— Таких слов в Библии нет и быть не может, — ответил я, не задумываясь ни на секунду.

— А почему? Должны быть!

Мой собеседник — христианин, для которого закон Божий — это альфа и омега. Он часто затрагивал эту тему, обличая христиан в нарушении Божиих законов.

И я ему ответил:
— Закон Божий говорит, что всякая ложь — грех. Ни о каких исключениях Библия не говорит.

И вдруг мой собеседник замолчал. Он глядел через окно огромной фабричной столовой, где злобный воющий ветер срывал и крутил желтые дубовые листья. Я тоже смотрел на мутное небо, где плыли, обгоняя одна другую, тяжелые рваные облака.

— Вот ты говоришь — нет таких слов в Библии.

— Нет, — подтвердил я.

— А я вот вспомнил сейчас случай из моей жизни.

Я приготовился его слушать.

— Перед войной я жил с женой и дочуркой на окраине Ровно и сапожничал на дому. А кожу я покупал у одного еврея. И подружился с ним, как с братом. А тут вскоре началась война, пришли немцы. Однажды ночью прибежала к нам жена еврея с девочкой лет пяти. Обе дрожат и плачут. Упала женщина на колени, просит: «Спасите мою девочку. Укройте её. Немцы всех евреев сгоняют в бараки. Увозят куда-то. Видно, на смерть …»

Жена взглянула на меня, и я всё понял:
— Оставляйте, — говорю. — Будем считать её своей. В обиду не дадим.

Сказала мать, как звать девочку, обняла её, поцеловала и убежала.

Девочка быстро прижилась в семье. Всё понимала. Мы звали её вместо Сары Галей. Прятали её, как могли, от соседей и всё думали, что сказать людям, если всё откроется.

Полгода прошло благополучно. Ну, думаем, слава Богу! Он — Хранитель. Но однажды ворвались в дом два немца. Мы успели укрыть Галю в кладовке.

Немцы бегло оглянули нашу избу, а один строго посмотрел мне в глаза и спрашивает:
— Детей еврейских у вас нет?

— Нет, — говорю, — нет. Это вот вся моя семья, — и показал на свою жену и дочурку.

Немцы еще раз осмотрели избу и ушли.

— Слава Тебе, Господи! Пронесло! — сказал я жене.

И мы оба упали на колени и благодарили Бога, что не дрогнул мой голос, когда говорил немцу: «Нет!» И Галя была спасена.

Потом мы переселились в Холм. И, представьте себе, перед концом войны, когда уже пришли русские, мама Гали нашлась…

— Ну, а теперь скажи мне, — продолжал далее мой собеседник, — согрешил я, сказав неправду, или нет? Ведь если бы я сказал правду, Сару увезли бы в Треблинку и сожгли в Крематории.

Я молчал. Что я мог ответить?

— Ты не молчи, а скажи: согрешил я, сказав неправду, или нет?

— Я же не Бог, — начал было я.

— Я это знаю, что ты такой же человек, как и я, но ты отвечаешь людям на вопросы, так ответь же и на мой вопрос, — настаивал собеседник.

— Свою совесть спроси, — ответил я.

— Вот то-то и оно! А совесть мне сказала: «Нет, ты не согрешил, сказав неправду ради спасения жизни». Значит, в Библии где-то должно быть об этом написано.

— Я думаю так: по букве закона ты согрешил, а по духу закона — нет. На такие вопросы, как твой, Библия прямого ответа не даёт.

— Вот то-то и оно! — заключил мой собеседник.

Позднее, размышляя над этим вопросом, я вспомнил еще один случай, о котором читал в какой-то газете.

Это было в театре. Перед началом спектакля, когда публика уже заняла свои места, за кулисами возник пожар. Когда пламя пробило на сцене потолок, директор вышел к зрителям и спокойно сказал:
— Уважаемые зрители, спектакль отменен. Внезапно заболел исполнитель главной роли.

Зрители спокойно выходили из театра, а за кулисами в это время бушевал пожар. Если бы директор сказал народу правду, произошла бы паника, а у дверей — давка и, конечно, могли бы погибнуть люди.

Перед тем, кто ответит мне на вопрос — как ответил бы Сам Господь — согрешил директор, сказав неправду, или нет? — я низко склоню голову и скажу ему: «Благословен ты, человече, ибо Бог дал тебе знать больше, чем нам, простым смертным».