Все уже сказано, и мучительная эта бракоразводная процедура подходила к концу…

— Значит, не было ничего в вашей жизни хорошего? — спросила судья, повторяя слова Анны. — За все девять лет ничего хорошего?

Анна растерянно посмотрела на судью и пожала плечами: какое это теперь имеет значение? И потом, все уже сказано, а главное, все решено и ею, и Сергеем… Вот он стоит рядом, с каменным лицом, совершенно чужой, замучивший ее своими вечными придирками, своей раздражительностью! Стоит и даже глазом не поведет в ее сторону.

— А вы что скажете? — обратилась судья к Сергею. — Тоже ничего хорошего не припомните?

Он cyxо и быстро ответил:
— Ведь вы слышали: она так считает! Значит, так оно и есть!

При слове «она» Анна почувствовала, как в ней вновь вспыхнула неприязнь к мужу: скажите на милость — «она»! Кто дал ему право так называть ее?!

Судья укоризненно посмотрела на него:
— Пожалуйста, соблюдайте вежливость! У вашей супруги есть имя!

Сергей усмехнулся:
— Прошу прощения! Как прежде, мне называть уже неудобно, а по имени-отчеству еще не привык!

…Когда суд удалился на совещание, Анна устало присела на стул и краешком глаза увидела, как Сергей нервно вышел из зала. Женщину что-то кольнуло в сердце: как же так, не подошел, не сказал ни слова, не утешил, хотя видит, как ей тяжело! И вдруг, впервые, быть может, с пронзившей ее отчетливостью поняла: вот это и есть развод… Не просто ссора, в которой с самого начала таится примирение, а разрыв, окончательный, бесповоротный разрыв всего, что было до этой минуты!..

Она испугалась своего прозрения и стала поскорей припоминать все плохое и тяжелое, что привело их сюда, в этот зал суда. Но почему-то на память приходило совсем не то, что хотела вспоминать Анна…

Вспомнилось, как на свадьбе, в шуме и гуле праздничных поздравлений, к ним подошел пожилой человек, приятель отца Сергея, обнял молодых за плечи и сказал: «Уступайте друг другу!» Они рассмеялись, услышав такое необычное пожелание: ведь все вокруг желали им счастья, здоровья, радости, успехов, и вдруг: «Уступайте друг другу!» Они были так молоды, так влюблены и готовы друг для друга решительно на все! А потом, когда прошло какое-то время, оказалось, что человек тот был мудрецом! Что самое трудное — это уступать друг другу. Уступать в мелочах, которые мешали на каждом шагу!

— Послушай, не шурши у меня над ухом газетой! Я хочу спать!

— Но должен же я прочитать газету!

Она хотела спать, он — читать…

— Какие красивые чашки! Давай купим!

— Что ты! Они просто уродливые! Безвкусица!

Ему нравилось, ей — нет…

— Давай повесим эту картину над тахтой! Прелесть, как хороша!

— Никогда!

Опять возникало несогласие. Каждое из этих несогласий само по себе было пустяковым, мелким, и все-таки часто они приводили к ссорам, раздувались так, что «вбирали» в себя весь «семейный воздух»; становилось трудно дышать от обиды, от слов, сказанных сгоряча, несправедливых, непоправимых, потому что они откладывались в памяти и сохранялись в ней долго, даже после примирения.

Первые годы, когда они с Сергеем ссорились, Анне казалось, что это не серьезно, «понарошку», как говорят дети. Что, ссора скользит где-то на поверхности, не задевая настоящего — их чувства, их жизни. И была уверенность, что Сергей испытывает то же самое. Поэтому они легко и быстро мирились, и все шло по-прежнему… Но постепенно ссоры становились привычкой и вспыхивали чаще и чаще.

«Из-за чего же началось у нас в тот раз?» — Анна нахмурила брови, вспоминая скандал, во время которого было впервые произнесено слово «развод». Кажется, Сергей упрекнул меня в том, что я забыла пришить пуговицу к его рубашке, и сказал, что он вечно ходит оборванный. А меня взорвало это несправедливое «вечно!» Хотя нет». Не тогда. Наверное, из-за Маринки… Вообще ссоры возникали чаще всего из-за пятилетней дочки. Анну возмущало до глубины души, что по любому поводу, касающемуся Маринки, Сергей предъявлял претензии именно к ней.

— Можно подумать, что ты никакого отношения к Маринке не имеешь! — говорила не раз Анна. — Ты же отец!

— Но воспитываешь ее ты! — парировал Сергей. — И делаешь все, как ты считаешь нужным, не советуясь со мной!

— Разве я плохо ее воспитываю? — сразу обижалась Анна.

И опять начиналось все с начала… Они уже давно забыли мудрый совет о том, что надо уступать друг другу, и не пропускали ничего, ни слова, ни малой провинности, ни взгляда… И уже оба во время ссор испытывали какое-то злорадное удовольствие, бросая обидные слова и стараясь уколоть другого побольней.

Слово «развод» стало мелькать все чаще, и в последний раз Сергей крикнул:
— Знаешь, хватит! Сколько можно пугать друг друга?! Развод так развод!

— Очень рада! — ответила Анна мгновенно, чтобы Сергей не подумал, что она испугалась.

— Даже рада? — насмешливо спросил он, и в его глазах Анна увидела тоску, противоречащую этому насмешливому тону и словам. Ей захотелось обнять Сергея, перечеркнуть эту нелепую ссору, как будто вовсе и не было ее, но самолюбие оказалось сильнее…

И вот они здесь, в зале суда, и уже выложили чужим людям все свои обиды и претензии, не щадя, не жалея друг друга, потому что этих людей за судейским столом надо было во что бы то ни стало убеждать, что жить вместе они не могут, не хотят…

— Простите, но в том, что вы оба рассказали, мы не видим серьезных причин для расторжения брака, — сказала судья. — Ведь все недоразумения происходили из-за мелочей! Нам кажется, что хорошего у вас было больше, чем плохого.

В ожидании решения суда Анна испытывала угрызения совести за свои слова. Конечно, неправда, что в их жизни не было ничего хорошего. Много было хорошего. Даже прекрасного. И об этом было больно вспоминать.

…Через несколько дней после свадьбы она решила сделать Сергею сюрприз: испечь яблочный пирог. Анна провозилась два часа, но с пирогом ничего не вышло, и Сергей, вернувшись с работы, застал жену в слезах над пригоревшей лепешкой. «Я все делала по книге, — плача сказала она, — он все равно не поднялся. Наверно, в книге опечатка!» Сергей расхохотался, вытер слезы и сказал: «Верно, в книге опечатка». Они пошли обедать в ресторан, взяли яблочный пирог и съели его, смешливо улыбаясь.

Она вспомнила: после операции аппендицита, которая прошла не совсем гладко, Сергея впустили к ней в палату. Боже, какое у него было лицо! Несчастное, растерянное. Сергей повторял одно слово? «Милая, милая», и губы у него страдальчески дрожали.

Она вспоминала, как радовался Сергей появлению Маринки, как помогал ей стирать пеленки, как вставал по ночам к дочке. Как они вместе читали, обнявшись, журнал, а потом беседовали шепотом, чтобы не разбудить Маринку… Было что вспомнить!

Впрочем, что сейчас вспоминать! Поздно. Через несколько минут выйдет суд и … кончено! Все кончено официально, бесповоротно. Вот и Сергей уже вернулся в зал, сел на другом конце скамьи, тоже ждет. Суд вышел. Анна и Сергей встали. Судья внимательно посмотрела на них и положила на стол бумагу, которую держала в руках. В зале стояла гробовая тишина.

— Мы решили дать вам возможность еще подумать, — мягко сказала судья. — Ведь у вас дочка! Думали вы об этом? Не горячитесь, не торопитесь, а прислушайтесь к голосу совести. Ведь она у вас есть…

Анна почувствовала, как страшная тяжесть свалилась с ее души. Она глубоко вздохнула и тут же замерла от страха: а вдруг Сергей станет возражать, требовать немедленного решения. Но он молчал. Анна посмотрела на него и робко улыбнулась. Сергей повернулся к жене и тоже ответил улыбкой. Он подошел к ней, взял ее за руки. Они поцеловались нежно, как при первой встрече. Любовь победила, как говорит Священное Писание: «Любовь все покрывает».

Автор: Елена Леонидова
Фото: CandyBoxImages / depositphotos.com