Я родился в 1866 г. в селе Хансау Самарской губернии. Семья наша считалась состоятельной. Отец был председательствующим нашей волости, насчитывающей десять меннонитских сёл.

В своё время меннониты были приглашены русским правительством для поселения в России из Пруссии. Им была обещана полная религиозная свобода, а также освобождение от военной службы. Много лет это обещание исполнялось. Но вот в 1880 году вступил в силу приказ правительства, по которому и меннониты должны были стать военнообязанными. В течение шести лет они посылали в Петербург делегации, чтобы выпросить для себя освобождение от военной службы. Мой отец тоже был в числе ходатаев. В Петербурге барон фон Кауфман, губернатор Туркестана, узнав о проблемах меннонитов, предложил нашей общине переехать в Туркестан и создать там колонии. Барон обещал нам на 25 лет освобождение от службы в царской армии.

И продали меннониты всё движимое и недвижимое имущество, и потянулись повозки, запряжённые лошадьми, в далёкий Туркестан. Несколько месяцев мы были в пути, претерпели и трудности, и беды. Достаточно сказать, что в пути из-за болезни мы потеряли двенадцать детей. Затем вспыхнул тиф, который тоже унёс немало жизней.

Нам часто приходилось менять место жительства, так как нас сгоняли с тех мест, где мы селились. В ожидании официального разрешения поселиться в качестве колонистов мы не сидели сложа руки, а изучали Библию и узбекский язык.

В нашей общине, состоящей из меннонитов, не все были верующими. Душой переселенцев был проповедник Иоганн Пеннер. Именно через его служение многие юноши и девушки, в том числе и я, уверовали. Его сердце было преисполнено любовью. Когда он беседовал со мной о спасении, то посоветовал молиться Богу так: «Господи, покажи мне моё сердце». Так я и поступал. И был ему за это благодарен всю жизнь.

Прошёл год, как мы покинули родину на Волге, а у общины всё ещё не было определённого места для поселения.

СРЕДИ ЯМУДОВ

Мой отец получил письмо от генерала Дрееша из Самарканда. Он сообщал, что с помощью барона фон Гроттенгельма, генерала форта Петроалександровка, он договорился с ханом Хивы о поселении меннонитской общины у хивинской границы на берегу Амударьи. Хан согласился принять нас в своём государстве как колонистов. Чтобы обо всём договориться с ним, в Хиву была послана делегация. В неё входили брат Ризен, дядя Эпп и мой отец. Взяв проводника, они отправились в 1000-километровое путешествие — в Петроалександровку и Хиву.

Это путешествие туда и обратно затянулось на несколько месяцев. Переговоры прошли удачно. Барон фон Гроттенгельм принял их очень приветливо и действительно был рад возможности поговорить по-немецки. Он предоставил нашим посланникам хорошего переводчика и дал рекомендательное письмо.

Через Амударью они переправились на лодке. В 40 километрах лежала Хива, где они также очень приветливо и гостеприимно были приняты ханом. В ходе переговоров хан поставил только одно условие: наши мужчины должны были пообещать не держать свиней. Место для поселения было предусмотрено в 160 километрах ниже по течению реки — у судоходного канала Лаузан.

После того как наши посланцы, вернувшись, всё рассказали общине, моему отцу дали поручение сообщить генералу Дреешу, что мы согласны отправиться немедленно, только не знаем, как, потому что по той дороге, по которой наши мужчины проехали верхом, на повозках не проедешь. Через несколько недель пришёл ответ: «Выступайте! На границе Бухары, у Ширинхатина, вас встретит надёжный эскорт бухарских солдат, который проведёт вас через всё Бухарское государство до Амударьи. Там для всей группы будут приготовлены хивинские лодки».

И наш большой караван отправился в путь. Шестьдесят семей со многими повозками начали своё 1200-километровое путешествие. Когда мы подошли к бухарской границе, пёстрый эскорт солдат дружелюбно приветствовал нас: «Ассаламу алейкум!» — что означает «Мир вам!»

В сопровождении этого эскорта мы много дней шли через плодородные земли Бухары и через большие города. Везде, где мы останавливались, нас в изобилии снабжали кормом для лошадей, большим количеством овощей, яйцами, молоком, рисом, мукой, бараниной. И всё это стоило очень дёшево.

Так мы наконец достигли устья Зеравшана. Здесь река была мелководна, так как всю её воду забирали бесчисленные оросительные каналы. Наше путешествие на повозках закончилось. Повозки были разобраны, и вся поклажа переложена на верблюдов. Понадобилось нам для этого четыреста пятьдесят верблюдов.

Для женщин и детей было устроено нечто вроде носилок: у верблюда по обе стороны висело по одному сиденью.

Мужчины сели на лошадей, и дорога повела нас в пустыню — шириной около 160 километров, которая тянулась до самой Амударьи. Днём стояла такая жара, что передвигаться было невозможно. Поэтому мы, разгрузив верблюдов, отдыхали. Воды почти не было. Когда солнце начинало склоняться к западу, мы опять навьючивали верблюдов, и опять дорога вела то вверх, то вниз через бесчисленное количество барханов. Многие женщины и дети на покачивающихся верблюдах заболели «морской болезнью» и сильно страдали от этого. Так продолжалось много ночей. Эти ночи были очень светлыми из-за большой кометы, хвост которой освещал полнеба, так что даже можно было читать. Чтобы не уснуть во время передвижения, я часто пел вместе с другими песню «Наш путь идёт через пустыню».

Наконец лошади наши подняли головы — они вдохнули свежий воздух и пошли бодрее. Вскоре появились деревья — мы приближались к каналу. Как обрадовались этому люди и животные!

Уже под вечер мы достигли Амударьи, где уже несколько дней нас ожидали девять больших хивинских грузовых лодок. Погонщиков верблюдов мы отпустили, заплатив им. На следующее утро они отправились в обратный путь.

Несколько дней ушло у нас на погрузку. У каждой семьи, кроме вещей и утвари, была и разобранная телега. Наконец все было погружено на барки. Молодые парни и несколько взрослых мужчин сели на лошадей, взяли с собой провиант и посуду и отправились берегом реки по направлению к Петроалександровке.

Я тоже должен был ехать верхом. Но из-за воспаленных глаз мне пришлось продолжить путешествие в лодке. Мы медленно поплыли вниз по течению. На каждом судне, кроме капитана, было семь матросов. В обед причаливали к берегу, быстро что-нибудь готовили, но кушали на судне. Вечером мы с трудом находили участок безлесного берега, потому что оба берега реки были покрыты буйной растительностью и непроходимым лесом, где в обилии обитали шакалы, лисы и гиены. Кто мог, ночевал на барках, остальные спали на берегу. При этом мы всегда зажигали большие костры, чтобы отпугивать животных. Всю ночь они выли и лаяли, и никто не мог толком спать. Зато днем можно было отсыпаться на барках.

Без каких-либо приключений мы на девятый или десятый день подошли к Петроалександровке. Уже издали увидели на берегу тройку лошадей и людей, одетых в белое. Это был генерал барон фон Гроттенхельм со своей женой и детьми, которые сердечно приветствовали нас по-немецки. Здесь уже были и прибывшие раньше нас мужчины, ехавшие берегом на лошадях.

Барон посоветовал нам купить все необходимое для строительства жилья в Лаузане, так как в Петроалександровке еще проживали европейцы и были магазины. Мы внимательно отнеслись к его совету, и каждый покупал двери, окна, дверные навесы, гвозди и так далее. Покончив с покупками, мы отправились в путь и проплыли еще 160 километров вниз по течению, пока не достигли канала Лаузан. И на всем этом отрезке пути за нами следовали наши всадники, пробираясь сквозь заросли дикого прибрежного леса.

Как только разгрузили барки, заплатили команде и отпустили ее, мы стали искать подходящее место для поселения.

Берега Лаузана были укреплены длинными земляными насыпями. На одном берегу мы с большим трудом расчистили от колючек место для строительства. В первую очередь мы вырыли землянки, заложив тем самым первую улицу нашего будущего села. Строительного леса и камыша для крыш было предостаточно. И древесины для топлива — в чем мы очень нуждались — было в изобилии. Настала зима, но нам не страшен был холод — мы уже сидели у теплых печей.

Лошади тоже вскоре стояли под крышей. Сараи для них мы сделали из камыша. Корм для лошадей — люцерну — нам привозили узбеки, жившие в пяти километрах ниже по течению. Они также привозили нам продукты — муку, рис, кур, яйца и так далее. Все это стоило очень дешево. Рыбаки с другой стороны канала привозили отличную рыбу. Один осетр — длиной до одного метра — стоил всего 25 копеек.

Зима прошла для нас довольно спокойно, и только по ночам нам мешал рев диких животных. Нередко наведывался тигр. Он стал таким смелым, что часто даже по утрам его можно было видеть в селе. Ни разу он не тронул ни одного человека, ни одной лошади. Его величество имело в лесу предостаточно живности.

В пяти километрах вниз по течению жили ямуды-туркмены, которые пасли на огромных, свободных от леса пастбищах своих овец, верблюдов и лошадей. Ямуды были кочевым воинственным народом и жили в шатрах. Их никогда не видели без оружия. У каждого была русская винтовка и кинжал на поясе. Говорили они на своем диалекте, но и узбекский знали хорошо. Так как им совершенно нельзя было доверять, то по приказу правительства рядом с нами стоял небольшой отряд солдат с тремя офицерами. У одного из этих офицеров я каждый день брал уроки узбекского языка.

Зима была очень холодной, такой, что Амударья, шириной почти в два километра, замёрзла, и по ней можно было ехать на санях. Когда весной 1883 года наступила оттепель, лёд тронулся и его течением пригнало к нашему поселению. Вода поднялась так высоко, что река вышла из берегов. И тогда только мы поняли, насколько жизненно необходимы были эти высокие насыпи. Лёд раскалывался с громоподобным шумом на большие куски, многие из которых перелетали через валы. Когда в одно прекрасное утро мы встали со своих постелей, то почти по колено стояли в воде. Итак, оставаться здесь было опасно, и мы переселились на один километр дальше, на холм.

Теперь уже все строили и дома, и сараи из самана. Около двадцати семей — среди них дядя Яков Тевс, дяди Иоганн и Генрих Янтцены и наш любимый проповедник Иоганн Пеннер — отъехали на четыре километра дальше и обосновались на другом холме, окружив поселение стеной.

Возле нашего холма мы посадили овощи, картофель, фруктовые деревья. Урожай был хороший, и мы были этому рады. Местные ямуды часто проезжали через наше село, но у нас никогда ничего не пропадало. Поэтому охрана с тремя офицерами была отозвана. И тогда ямуды начали воровать. Они знали, что у нас нет оружия. Ведь все дикие животные: олени, косули, кабаны, гиены, шакалы — бегали у нас чуть ли не под ногами, и никто в них не стрелял.

Вначале они крали только наших лошадей. Потом они явно решили украсть молодую жену Генриха Абрамса. При попытке защитить свою жену он был убит. Бывало, что они выгоняли жителей из какого-либо дома и забирали всё, что им нравилось. Не было почти ни одной спокойной ночи. Иногда мы, молодые парни, и некоторые мужчины пытались защищаться самодельными копьями. Тогда наши старики стояли на коленях у дяди Эппа и молились. И если после потасовки я приходил домой побитым, мне приходилось выслушивать укоры отца. В селе, в котором жили другие двадцать семей, всё было спокойно. Они наняли двух уральских казаков, живших на русском берегу реки. Туда ямуды не рисковали заходить. Нам тоже нужна была охрана, но дядя Эпп ни о чём подобном не хотел слышать.

Однажды светлой лунной ночью на нашем дворе появилось трое ямудов. Одного я узнал. Мы, трое братьев — Гергард, Бернгард и я, — тайно, ничего не говоря отцу, приготовили свои копья и встали у окна нашей просторной спальни. Входя в наш двор, они дали три выстрела для острастки. Двое сошли с лошадей и направились в наш сарай, в котором стояли семь лошадей. Они отвязали лошадей и вывели их во двор. Третий, верхом на лошади, стоял с заряженным ружьём перед нашим окном.

Увидев, что они забирают всех наших лошадей, мы с криком и с копьями в руках бросились в сени и хотели помешать им увести лошадей. Но, когда мы подошли к наружной двери, отец со строгим лицом преградил нам путь. Он в гневе напал на нас:
— Не стыдно вам так сопротивляться злу? Чтобы не брать в руки оружие, наш народ оставлял одну страну за другой, пока мы с большими трудностями не пришли сюда. И теперь мы должны доказать, что мы тверды в своём решении. Неужели вы одним ударом хотите отмести веру ваших отцов? Назад в постель! Наш Бог, Который видит эту кражу наших лошадей, и без них не даст нам умереть с голоду!

С плачем, сопротивляясь в душе, мы ушли в спальню. Отец выдержал «экзамен» на отказ от оружия. Что это очень многого ему стоило, мы и мать чувствовали ещё долго.

В это время те двадцать семей из другого села готовились переселиться в Америку. В одну из ночей мне приснилось, будто я стою у нашего колодца посреди двора. Я смотрю в направлении другого села, и вижу, что к нам направляется дядя Яков Тевс. Подойдя к колодцу, он хлопнул меня по плечу и сказал:
— Дорогой мой Герман, ты сейчас усердно учишь язык этой страны. Я вижу тебя миссионером, который проповедует мусульманам Евангелие Иисуса Христа. Но ты ещё молод и неопытен, и у тебя будет много трудностей, пока Господь поставит тебя на то место, которое соответствует Его воле.

На следующее утро я рассказал свой сон любимой маме, потому что мог ей обо всём поведать. Я уже не помню, что она на это ответила. Но я был поражён, когда несколько дней спустя дядя Тевс подошёл ко мне у колодца, взял меня за плечо и — точно так, как тогда во сне, — сказал упомянутые выше слова! Моя мать стояла у открытого окна и слышала его. Через двадцать лет эти слова исполнились!

Однажды к нам прибыл один казацкий офицер с небольшой группой охотников. Он спросил меня, здесь ли живёт старшина, сельский предводитель. Я ответил: «Да», — и заметил, как он изучающе-внимательно посмотрел на меня.

— Юноша, ты болен? — спросил он. — Ты очень бледен и худ.

В ответ я сказал:
— А как можно выглядеть иначе, если почти ни одной ночи не спишь, а днём в жару надо работать на поле? Почти каждую ночь на нас нападают разбойники-ямуды и крадут лошадей. Наших тоже украли.

В это время из дому вышел отец. Коротко поздоровавшись, офицер сказал ему:
— Я слышал, что вы позволяете ямудам обкрадывать себя. Почему вы это допускаете и ничего не сказали об этом вашему хану в Хиве?

Отец ответил:
— Мы бы не хотели оказывать сопротивление силой, потому что Слово Божие запрещает нам это делать. Мы не берём в руки оружия.

— Но Бог поставил правительство для защиты праведных. Как оно защитит вас, если вы о таких вещах умалчиваете? Теперь я знаю, почему Бог меня сюда привёл. Я пошлю к вам людей для защиты, чтобы это бесчинство навсегда прекратилось.

Ещё несколько дней он охотился в наших краях, а затем уехал. Неделей позже прибыл отряд хивинских солдат, во главе которого стоял прекрасно одетый господин. Как мы позже узнали, это был министр внутренних дел Хивы Кассим Диван. Он строго спросил моего отца, он ли является старшиной этого села. После того как отец утвердительно ответил на этот вопрос, господин велел поставить на нашем дворе свой прекрасный, устланный дорогими коврами шатёр. Был разбит шатёр и для его кухни, где готовили чай и вкусные блюда.

И вот он пригласил отца и меня — меня в качестве переводчика — к себе в шатёр, в котором он уже ожидал нас, сидя на коврах. Нам тоже было велено сесть на ковры. Затем перед нами поставили на платке хлеб, сладости и чай. Во время чаепития он спросил моего отца:
— Что вы за глупые люди? Почему позволяете ямудам обворовывать себя и даже не говорите об этих бесчинствах правительству? А мы узнаём об этом от русских из Петроалександровки. Почему вы умалчиваете о таких вещах?

Отец ответил ему так же, как и казаку-офицеру. Но министр просто не мог этого понять.

Позже мама испекла розанцы и приготовила чай. Она пригласила министра войти в наш дом, чтобы и мы могли оказать гостеприимство. Он принял приглашение. Это был человек высокого роста, на голове его была большая меховая шапка, отчего он казался ещё выше. В доме он подошёл к маминому швейному столу, на котором стояла шкатулка со швейными принадлежностями. Он посмотрел в её зеркальное отражение и спросил, кто её сделал. Отец ответил, что сделал её отец его жены.

Он изумился:
— Как этот человек мог вставить в эту коробку стекло? Не видно никакого шва, всё сделано как из одного куска. При этом хорошо виден цвет дерева.

После короткого молчания он спросил:
— Есть ли среди вас мужчины, которые могут сделать подобное?

Когда отец ответил утвердительно, он сказал:
— Наш хан несколько лет назад видел в Петербурге в большом зале паркетный пол, который тоже был покрыт стеклом. И хан захотел иметь такой паркет. Поэтому мне надо бы переговорить об этом с вашими уста (мастерами).

Отец привёл пятерых или шестёрых столяров и представил их министру. Тот показал на шкатулку и спросил:
— Кто из вас сделал эту шкатулку?

Тогда вперёд вышел дядя Гергард Эзау и сказал:
— Я.

Он должен был рассказать, как он соединил стекло с деревом. Дядя Эзау объяснил министру, что это не стекло, а жидкость, которую называют политурой. Дерево сперва очень гладко шлифуют, затем с помощью ватных шариков втирают политуру. От этого дерево начинает блестеть, как зеркало.

После этого министр выбрал двух мужчин, чтобы отправить их верхом в Хиву и показать хану шкатулку. Я должен был ехать с ними как переводчик.

На следующее утро мы отправились с его секретарём в Хиву, что в 150 километрах от нашего села. На третий день мы прибыли туда и были представлены хану. Хан с удивлением рассматривал шкатулку — она ему явно понравилась. На ночь нас определили к министру строительных работ. Его звали Мамут Диван. Нас приняли по-хански, и наших лошадей тоже хорошо накормили.

На следующее утро Мамут Диван по приказу хана отправился с нами к большому дворцу хана, где он самолично показал нам большой зал, совершенно новый — не было только пола. Хан желал, чтобы пол был паркетным и полированным, и притом со звёздами из светлого и тёмного дерева.

Наши уста пообещали выполнить эту работу, если хан обеспечит их светлым и тёмным деревом. Притом дерево должно быть сухим, а политуру нужно будет привезти из Петроалександровки. Хан пообещал, но спросил, сколько времени займёт эта работа. Мастера ответили, что десять работников смогут закончить её за шесть месяцев, потому что прежде пол нужно выложить очень ровно простым деревом.

Самый большой объём работ составляло выкладывание звёзд из маленьких деталей.

После того как хан со всем этим согласился, он добавил:
— Всё ваше село с сорока семьями я велю перевезти сюда, в Ак-Мечеть, в большой парк моего брата. Там вы можете построить себе дома и жить спокойно — здесь нет разбойников.

ВНУТРЕННИЙ СУД

Пустая жизнь при дворе хана мешала духовному росту. В 1890 году мы переехали в Аулие-Ата (Джамбул). Здесь в церкви произошло разделение: на меннонитскую церковь и меннонитскую братскую общину. Это отрицательно повлияло на моё духовное состояние. Недалеко от Аулие-Ата мы, молодые семьи меннонитов, заложили новое село под названием Орловка. Работал я лесничим. За безупречную работу и помощь в раскрытии заговора против русскоязычного населения меня назначили старшим лесничим всей округи.

В начале апреля 1900 года я получил от правительства задание построить у леса в Коянтогае, что километрах в пяти от Орловки, за счёт государства дом с закрытым двором и несколькими сараями. Он должен был стать на время службы моим.

Уже летом мы въехали в этот дом. Здесь мы прожили около одиннадцати лет. Вокруг него я мог пользоваться ещё двадцатью гектарами земли. Вначале нашим хозяйством управляла моя жена с детьми, помогали ей киргизы, потому что у меня на это совсем не было времени. Дела в хозяйстве шли хорошо, и состояние моё заметно росло.

У нас была собственная сыроварня, небольшой племенной конный двор и много свиней. В то время стоимость зерна была настолько низкой, что выгоднее было скармливать это зерно скоту, чем продавать. Ближайшая железнодорожная станция была расположена километрах в пятистах, поэтому большие урожаи пшеницы сбывались с трудом.

Осенью с гор спускались киргизы с большими стадами скота и обменивали его на пшеницу.

За эти годы работу по хозяйству взяли на себя три наших старших сына. Старший, Абрам, с десяти до тринадцати лет учился в Ташкенте, причём очень хорошо. Но увеличившееся хозяйство требовало его присутствия дома, так как я много времени проводил на службе. Бывало много печалей и огорчений.

Все десять подчинённых мне лесничих и служащих были русскими. Многие из них пьянствовали, но я не имел права уволить их с работы. Они часто нарушали законы, а ответственность за это нёс я. Кроме того, киргизы часто спорили из-за распределения пастбищ.

Две правительственные грамоты были мне наградой за огорчения, причинённые закононарушителями. Я их повесил в служебном помещении в красивых рамках.

Тексты грамот гласили: «От имени Его Императорского Величества Царя России Министерство г. Петербурга награждает за особые заслуги старшего лесничего Германа Янтцена». И подпись министра внутренних дел.

«Старшему лесничему Герману Янтцену за особые заслуги в улучшении дорог в горах — от руководства лесничества Туркестана. Генерал Дубинов».

Как гордился я этим признанием! И не меньше — врученной мне позже медалью!

Но все эти годы моего отхода от Господа меня укорял внутренний голос: «Ты не на своём месте! Ты осознанно противишься голосу Святого Духа!»

Со временем это сделало меня таким несчастным, что однажды, после утомительной охоты на фазанов, я присел на пень и заплакал. Мой верный охотничий пёс Гектор лежал передо мной, грустно смотрел на меня и ласково лизал мою руку. Печально я сказал своей собаке:
— Милый мой Гектор, тебе хорошо. Ты всё ещё такой безгрешный, каким тебя сделал Бог… А я?..

И снова из моих глаз полились слёзы. Гектор словно понял меня. Он вскочил и начал меня как бы утешать.

Мой двоюродный брат, проповедник Яков Янтцен, в то время приложил много усилий к тому, чтобы поставить меня на правильный путь. Но я был слишком горд, чтобы признаваться людям в моих заблуждениях.

В это время наши сёла посетили двое проповедников. Это были Яков Реймер из Рюкенау и Яков Крекер из Вернигероде, что в Германии. Две недели они проповедовали Евангелие в наших общинах. Многие слушавшие их уверовали, другие ещё больше узнали о спасительной истине Писания. Мы — жена, наши дети и я — тоже почти каждый день за десять-двенадцать километров ездили на собрания, проводившиеся в окружающих нас сёлах. Часто я бывал сильно захвачен проповедью, но и только — дальше дело не шло.

Несколько позднее в наши края приехал мистер Бродбент, известный миссионер из Англии. Он вдруг ясно осознал, что в огромном мусульманском Туркестане не проводится никакой миссионерской работы, хотя здесь были большие христианские общины, среди которых, конечно же, некоторые были детьми Божьими. Он хотел создать здесь среди мусульман христианскую миссию. А для этого, конечно, нужны были миссионеры. Он надеялся найти их в наших сёлах. Бродбент в обеих церквах несколько раз призывал к миссионерской работе, но без успеха. Ему говорили:
— Конечно, наши дети и молодёжь хорошо знают киргизский язык, потому что они здесь родились и каждый день общаются с киргизами. Однако в миссионеры они не годятся; кроме того, они нужны нам дома. Но в Коянтогае живёт старший лесничий Янтцен. Он в молодости восемь лет изучал в Хиве языки жителей Туркестана и Коран. Он как раз подойдёт вам, мистер Бродбент. Хоть он и христианин, но отошёл от истины и многие годы живёт в миру. Может быть, вы уговорите его.

После этого мистер Бродбент пришёл ко мне и высказал свою просьбу. Он также передал мне всё, что обо мне говорили. Я молча выслушал его и наконец сказал:
— Мне действительно жаль вас, мистер Бродбент. Но я не желаю рассказывать Евангелие этому лживому и воровитому киргизскому народу. Это действительно означает бросать жемчуг перед свиньями. С гораздо большим удовольствием я бы отправил их всех в Сибирь, потому что они обманывают меня каждый день.

Бродбент выслушал меня и затем произнёс:
— Я знаю, что вы уклонились от пути, хотя хорошо знаете истину. Как вы можете смотреть на то, что вокруг вас люди погибают во тьме? Вы обязаны их предостеречь. Разве вы не знаете, что написано в книге Иезекииля, 33:8? Эти слова относятся к вам, господин Янтцен: если вы (верующий) не предупредили безбожника о его безбожии и тот таким умрёт, тогда Бог взыщет кровь погибшего с вас, господин Янтцен! Где бы я ни был, я буду молиться о вас, пока не услышу, что вы на тюркском языке проповедуете этим несчастным мусульманским народам Туркестана Евангелие — весть о Господе нашем Иисусе Христе.

Он распрощался и уехал обратно в Англию. Брат Бродбент сдержал слово. Его и дяди Якова Янтцена молитвы были услышаны. Но каким образом? Это было ужасно — и всё же это было моим спасением.

Это случилось в один воскресный вечер. Как обычно, мы с нашими пятью сыновьями, которые были очень музыкальными, сидели во дворе и при лунном свете играли: младшие дети — на балалайке и мандолине, оба старших — на гитаре и на скрипке, а я — на цитре.

Мы закончили свой концерт, и я сказал:
— Ребята, сейчас на базаре цены за откормленных бычков очень хорошие. Что, если мы заберём своих быков с гор? Мы выручим большие деньги.

Мальчики согласились, и мы решили, что двое старших, Абрам и Бернгард, на следующее утро поедут верхом в горы и вместе с пастухами пригонят сотню наших быков. А после одного дня отдыха они погонят их на базар в Димитровку.

Через три дня домой прибыло отличное стадо. Всю дорогу мои мальчики радовались, глядя на этих прекрасных животных, мать и все остальные тоже были счастливы. На следующий день очень рано пришёл пастух и позвал меня:
— Бай, господин, у быков лёгочная чума. Пара уже сдохла этой ночью, многие болеют и стонут. Нельзя вести быков на базар; их нужно поставить на карантин.

Я вскочил и побежал с ним посмотреть, в чём дело. Всё было так, как он рассказал.

Приблизительно за шесть недель погибли не только сто быков, но и все 36 племенных коров. Кроме того, от какой-то болезни пали пять племенных лошадей. Мало того — наш восьмилетний Герман заболел тифом и находился между жизнью и смертью.

И гордый старший лесничий Янтцен, бывший в большом почёте у государства, склонился пред судом Божиим на колени. И Бог долго говорил к нему через Своего Святого Духа и показал ему его грехи и ту несправедливость, с которой он в своей гордыне относился ко многим людям и, прежде всего, к мусульманам.

Как долго продолжался надо мною Божий суд — я не знаю. Совершенно сломленный, лежал я перед Богом и взывал о милосердии и мире во имя Иисуса Христа! И Бог смилостивился надо мной и услышал меня. В знак Своего милосердия Он даровал мне мир. Описать всё это невозможно. Одно мне до сих пор остаётся непонятным — во мне полностью исчезла всякая ненависть. Уже тогда я мог обнять казавшихся мне такими лживыми киргизов и сказать им:
— Пойдёмте вместе со мною к Господу Иисусу; Он вас тоже любит и хочет сделать вас блаженными и счастливыми.

После всех этих событий я ушёл с государственной службы и переехал в Орловку. В это же время я привёл в порядок свои отношения с общинами.

СЛУЧАИ ИЗ МИССИОНЕРСКОЙ ЖИЗНИ

В мае 1915 года я опять надолго покинул Орловку. Мне надо было по миссионерским делам посетить Ташкент. По пути следования я проезжал многие русские и узбекские села, а также киргизские аулы. Обычно такие путешествия предпринимались на бричке или верхом. В поездке я не жалел времени, чтобы на каждой остановке: в ауле или селе — проповедовать Евангелие и раздавать Писания.

В караван-сараях сразу при входе были чайханы, где проезжие или постоянные посетители базара, сидя на коврах, пили чай. Набрав в большой карман брошюры на русском и узбекском языках, я каждый раз подсаживался к ним.

Люди вскоре обращали внимание на мой карман и спрашивали, что там. Тогда я вынимал несколько брошюрок и раздавал всем, кто умел читать. Того, кто лучше всех мог читать, я просил прочитать вслух, например, Иоанна, 3:16. В течение беседы я обращал их внимание на другие места Писания, как Господь мне положит на сердце.

Многие знали меня и с удовольствием слушали слова из Библии. Конечно, воспринималось Слово Божие по-разному, но на большинство оно оказывало огромное впечатление. Особенно я полагался на слова из книги Исаии, 55:11: «Так и слово Мое, которое исходит из уст Моих, — оно не возвращается ко Мне тщетным, но исполняет то, что Мне угодно, и совершает то, для чего Я послал его».

Прибыв в Ташкент, я первым делом посетил дом Библейского общества. Как обычно, я остановился у брата Янтцена. Мы посещали русскую баптистскую общину, в которую входили и немцы. Нас принимали с такой любовью, как будто мы принадлежали к их общине. Часто нас просили разъяснить Слово Божие.

Ташкент, столица тогдашнего Туркестана, был большим, красиво расположенным городом, в котором проживало более 200 000 европейцев. Мусульманская часть — старый город — была отделена от нового города рекой Келес. Там жили только сарты, узбеки, таджики и несколько киргизских семей. В старом городе было много базаров, расположенных по обеим сторонам узких, очень запутанных улиц. Во время летней жары на этих улочках царил полумрак, потому что их» прикрывали сверху матами из камыша. Чужой здесь легко мог потеряться, и если он не знал языка, то достоин был большого сожаления. И надо сказать, что в «добрые старые» времена европейцы здесь нередко бесследно исчезали.

В старом городе были также большие мечети и религиозные учебные заведения с тысячами учащихся. Исламский фанатизм был здесь всегда ярко выражен. Почти на каждом углу имелись чайханы, всегда полные народа, потому что в такую жару постоянно хотелось пить. По узким улочкам протискивались люди и караваны верблюдов, и это еще больше затрудняло движение по ним.

Мы снова и снова проходили в этой давке по узким улочкам со своими тяжелыми от книг сумками. И однажды мы столкнулись с группой нищенствующих дервишей — монахов, которые, с пением попрошайничая, искали базар. Мусульмане почитают их, как святых. Эти дервиши особенно фанатичны. Когда они увидели нас с нашими книжками, то стали плевать нам в лицо и кричать: «Долой этих проклятых христианских собак, этих гяуров», то есть неверных. На наше счастье, вовремя подоспела полиция и разогнала их.

Несмотря на подобные осложнения, мы раздали сравнительно много Евангелий и брошюрок. Даже в чайханах мы с некоторыми могли говорить о спасении их души.

В воскресенье мы шли к баптистам, в единственную христианскую общину в Ташкенте. Они пели много красивых гимнов из «Гуслей» — известного сборника песен Ивана Степановича Проханова. Только ради пения сюда приходили многие неверующие русские и деловые немцы. Некоторые из них приходили к вере и принимали крещение.

Так уверовала и одна немка, муж которой служил солдатом на персидской границе. Она сообщила ему о своем счастье, но он вместо того, чтобы обрадоваться, прислал ей гневное письмо, обещая убить ее, если она не оставит свою веру. Мужа ее звали Лаубах. У него была первоклассная бойня и колбасная фабрика, на которых работали наемные рабочие. Кроме того, у него был большой дом. Он происходил из лютеранской семьи, но был очень грубым, властным человеком.

Через некоторое время он приехал в продолжительный отпуск. Для его жены настало ужасное время, потому что он ее бил и мучил. Но она преданно служила Богу, и это вызывало в нем все большую ярость.

В одно из воскресений мы услышали о нужде той женщины. Брат Янтцен и я решили поговорить с ее мужем. Он буквально буйствовал. Как мы втроем с Божьей помощью боролись за его душу! Это была тяжелая борьба. И Господь чудесным образом услышал нас!

Наконец он начал смиряться. Мы даже смогли уговорить его пойти с нами на собрание. В церковь он пришел подавленный и тихий. Проповедь он слушал внимательно и был явно тронут. После проповеди все склонились на колени — таков был обычай в этой общине — и громко молились. Каждый в молитве высказывал то, что у него было на сердце.

Что происходило в сердце нашего друга Лаубаха, мы не знали. Но после этого он не пропускал собраний. Он стал тихим человеком, вскоре серьезно покаялся и получил полный мир. Супруги были очень счастливы. Жена бесконечно повторяла: «Счастье мое божественно велико».

Братья решили преподать ему водное крещение на следующее воскресенье в реке Салар, которая протекала за городом. В воскресенье утром — после проповеди и молитвы — вся община пошла к реке. На берегу стояла большая купальная палатка, открытая со стороны реки. В углу была небольшая раздевалка. К воде спускалась лестница. После небольшой проповеди руководителя общины об обращении и крещении и молитвы брат, который должен был преподать крещение, вошел в белой одежде в воду. За ним последовал Лаубах. Но вдруг он повернулся и побежал обратно в палатку. Вскоре он появился опять и спокойно спустился по лестнице в воду. Пока крещаемые переодевались, община пела. С пением все пошли обратно в дом молитвы, где и продолжалось торжество.

Нас с братом Янтценом счастливые супруги пригласили зайти к ним домой. Уже наступал вечер. После чая мы хотели попрощаться, но брат Лаубах настоятельно просил нас остаться у него на ночь. Мы приняли приглашение.

На следующее утро после завтрака хозяин вынул бумажник, передал нам триста рублей и сказал:
— Дорогой брат Янтцен, возьмите эти деньги, купите голодным узбекам в старом городе хлеба и накормите их. Затем проповедуйте им Евангелие и вы увидите, что люди с полным желудком внимательнее будут прислушиваться к вам, чем с пустым.

На второй день брат Лаубах сделал то же самое. На третий день процедура повторилась. Тогда я с удивлением спросил:
— Послушай, брат Лаубах, не слишком ли ты много раздаешь денег? У тебя ведь есть жена и дети?

— Дорогие мои братья, мой кошелек тоже был крещен и принадлежит Господу. Разве вы не заметили, что перед тем, как ступить в воду, я вернулся в раздевалку? Дело в том, что, когда я переодевался для крещения, Святой Дух сказал мне: «Адам, возьми с собой кошелек, он тоже должен быть крещен». Но сатана прошептал мне: «Но у тебя же есть жена и дети». И я его послушался. Но, когда я хотел ступить в воду, Дух Божий опять сказал мне: «Адам, остановись, теперь или никогда, скорее вернись и забери свой кошелек, его тоже нужно крестить, потому что отныне он принадлежит Мне». Тогда я быстро побежал обратно и забрал кошелек. Я не стал говорить об этом людям. Так и мой кошелек получил крещение и теперь полностью принадлежит Господу. Поэтому, дорогие братья, не заботьтесь обо мне: я знаю, что делаю. Желаю вам счастливого пути.

Однажды мы сидели в доме Библейского общества. Из-за сильной жары дверь была широко открыта, и мы увидели, как в обветшалой одежде вошел хаджи. Хаджи — это паломник, побывавший в Мекке. Этих паломников легко узнать, потому что они носят на голове по-особому уложенный широкий тюрбан и светло-коричневый халат. Этот человек, явно усталый и изнуренный, сел на пол и спросил, есть ли у нас большая книга Лютера на узбекском языке. Мы не сразу поняли, что он имел в виду. И он объяснил, что в этой книге написано про Иисуса, Сына Девы Марии. Тогда мы поняли, что он подразумевает Библию.

Брат Янтцен дал ему прекрасную Библию нa узбекском языке. Он сразу начал читать и притом бегло, так что мы с удивлением смотрели на него. Затем он рассказал нам, что совершил два паломничества: в Мекку и Медину. После второго паломничества он выбрал путь через Иерусалим и Вифлеем и молился на всех святых местах. Но он не нашел мира для своей души. Тогда он пошел через Константинополь и Крым на Украину. Там он встретил немцев, которые не ходили в русскую церковь, в которой поклонялись иконам. На ломаном русском языке он объяснил им, что не имеет мира в своем сердце. Они ему посоветовали прочитать большую книгу Лютера: в этой книге очень много написано про Иисуса, Сына Девы Марии. Если он будет ее читать, то найдет мир. И теперь он повсюду ищет эту книгу, написанную на его родном языке.

Мы привели этого человека к себе и несколько дней изучали вместе с ним Писание. Он, как губка, вбирал в себя Слово Божие. Наконец, он отправился в Андижан, где он постоянно проживал. Через несколько месяцев, будучи уже в Орловке, я получил от него письмо, в котором он писал: «Я нашел в Иисусе моего Спасителя и хочу принять крещение».

Брат Янтцен получил такое же письмо. Тогда я поехал в Ташкент, а оттуда мы вдвоем отправились за сотни километров в Андижан. Мы нашли нашего нового брата Мусу Махмуди счастливым. Ему лишь тяжело было понять, что Иисус — Сын Божий, ведь Бог вообще не был женат.

Понадобилось время, чтобы на основе Корана объяснить ему рождение Христа. Сам Мухаммед дает этому объяснение, когда говорит, что Иисус был рожден Девой Марией от Слова Бога и не имел отца-человека. Поэтому Иисуса и называют Словом Бога. Он жил без греха и умер. Но Бог воскресил Его и живым взял на небо.

Далее Коран говорит, что Иисус пришел для многих во спасение. Еще яснее об этом говорит мусульманская книга Шариат.

Наконец, совершенный свет Слова Божия пробился в сердце нашего брата Мусы Махмуди, и он получил полный мир и радость. После дальнейшего изучения Писания мы, по его желанию, преподали ему водное крещение во имя триединого Бога — Отца, Сына и Святого Духа. После этого, отпраздновав вместе святое хлебопреломление, мы опять вернулись домой.

Через свое свидетельство Муса Махмуди, хорошо знавший мусульманские писания, стал большим благословением в своем окружении. Через него один ученый человек из Аимкишлака, что в тридцати километрах от Андижана, тоже получил от брата Янтцена Библию на узбекском языке и усердно читал ее. Вскоре мы посетили этого ученого человека в его селе. Он был сыном богатого купца.

Молодого человека звали Мамаджан, он был женат, и у него была красивая дочь. Как высокообразованный мулла он имел большую библиотеку. Он встретил нас очень приветливо, и мы несколько дней изучали с ним Библию. Брат Муса Махмуди тоже был с нами. Он как ученый, бывший мусульманин, а теперь христианин, своим свидетельством оказал большое влияние на молодого человека.

После нескольких встреч с Мамаджаном мы, предварительно раздав в городе брошюры и Евангелия, вернулись через Ходжент домой.

Через несколько месяцев Мамаджан в письме попросил нас еще раз приехать к нему, так как он хотел принять крещение.

Нас опять встретили очень сердечно и поселили в его библиотеке. Несмотря на всю радость встречи, для нас не осталось незамеченным, что на нем лежит тяжелое бремя. Он поделился с нами, что стал собственностью Господа, но это имело для него тяжелые последствия. Отец оставил его без наследства и забрал у него жену и дочку. Кроме библиотеки, ему нельзя было бывать ни в одной из комнат дома. Еду ему приносили и при этом совсем не разговаривали с ним.

Мы оставались у него несколько дней. Нам приносили еду и питье. Ночью мы спали с ним в библиотеке на толстом ковре, по обычаю этого народа. Весь день мы изучали Писание. Мы задавали ему самые разные вопросы, и по его ответам заметно было, что он глубоко изучил и правильно понимал Слово Божие. В один из дней я спросил его:
— Дорогой Мамаджан, почему ты всегда так странно улыбаешься, когда мы задаем тебе вопросы?

Он очень серьезно ответил:
— Дорогие братья, вы уже несколько дней пытаетесь узнать, насколько глубока моя вера в Господа Иисуса, ибо хотите знать, можно ли мне преподать крещение. Это ваш долг. Я знаю, что мусульман в целом считают лживыми. Но я хочу вам кое-что рассказать. С того времени, как я приобрел Библию, я ее тщательно изучаю. При этом у меня возникали все новые вопросы, на которые я не находил ответа. Но я все равно искал истину. Однажды я сидел на этом месте и в отчаянии воскликнул: «О Господь Иисус, ведь Ты воскрес из мертвых и живешь! И Библия говорит: «Се, Я с вами во все дни до скончания века!» Откройся мне! Я ищу Тебя!» После этого крика я открыл глаза и увидел, что Он стоит передо мной с распростертыми руками и смотрит на меня таким взглядом, который я не могу вам описать. Я вскочил и хотел броситься в Его объятья, но Он исчез. И теперь, дорогие братья, я Его собственность и хочу засвидетельствовать это тем, что решил принять крещение, как написано в Послании к Римлянам 6:4. Поступайте теперь, как считаете нужным.

Это простое свидетельство глубоко тронуло нас. Ночью мы вместе с приглашенными свидетелями, братом Мусой Махмуди и одной русской верующей, вышли из города, и Мамаджан принял крещение в речке. По возвращении мы отпраздновали впятером вечерю Господню. Мы знали, что Господь находится среди нас.

Почему мы преподали ему крещение глубокой ночью, а не светлым днем? Потому что мы были в мусульманском городе. Жители бы никогда не допустили крещения. Была даже опасность, что нас за это могли убить.

На следующий день мы поехали домой и, как обычно, использовали любую возможность, чтобы раздать пассажирам нашего поезда трактаты. Мы беседовали с пассажирами о вере и спасении души. Мусульмане того времени были очень религиозны и с удовольствием беседовали о религии и духовных книгах.

Автор: Герман Янтцен